Книга Окаянный дом - Стасс Бабицкий

Маслов долго молчал, опустив голову. Потом прохрипел:

— Как вы узнали, к которой из трех я приду?

— Это черным по белому записано в тетрадках у барышень. В каждом четверостишии спрятана шифровка.

— И вы сумели их разгадать? С одного взгляда?

— Помилуйте, да что же тут сложного?! Из первой строчки берем первую букву, из второй — вторую и так далее. Ребенок и тот догадается. Если читать по диагонали, получится, что одной вы написали «ЖИВИ», другой — «ЛЮБИ», а третьей…

— «УМРИ», — выдохнул поэт.

— Стало быть, вам известно про болезнь Эльзы, которую она скрывает от всех, — кивнул Мармеладов. — Я случайно заметил, что девушка бледнеет от разговоров о чахотке. Позднее присмотрелся… Она кашляет в платок, а потом с опаской заглядывает — нет ли крови. Но у вас отношения куда более доверительные, Эльза сообщила и страшный диагноз, и срок, отмеренный докторами. Отсюда ваше пожелание: живи! Трогательно и печально, как и принято у символистов. Дальше еще проще объяснить. Выбор Татьяны вы не одобряете, но поделать ничего не можете. Она так сильно влюблена в Акадского, что не хочет замечать даже явных изъянов своего жениха. Пускай любит, решили вы. Рано или поздно прозреет. Разочаруется. Тогда, глядишь, новое стихотворение сочинится. А Раису вы приговорили к смерти за то, что отдала руку и сердце презренному юнкеру… Все-таки вы безмерно талантливы, Валерий. Три шифровки сочинили за пять минут.

— За четыре с половиной! — возмущенно поправил юноша.

— Ах, да… Для вас и вправду важны эти рекорды? — сыщик прищурился, пытаясь разглядеть в предрассветной мгле лицо юноши. — Знаете, Маслов, вы так часто любовались собой в зеркалах, отыскивая очередные доказательства собственного божественного таланта, что сами не заметили, как превратились в Люцифера.

Поэт обиженно засопел, и дернул руками, пытаясь освободиться. Веревка держала крепко.

— Думаете, вы все обо мне знаете, господин соглядатай? Дудки! Я совсем не такой, каким вы меня рисуете. Я хочу людям помогать. Этой весной я бродил по окрестным деревням, беседовал с крестьянами, играл с их детьми. Я понял, что мне хочется сбежать из шумной Москвы, из этого душного университета. Хочется уйти к народу и стать сельским учителем.

— Но прежде вы решили удавить несчастную девушку, — скептически заметил Мармеладов.

— Она была моей музой! — яростно зашептал юноша. — Вдохновляла на самые прекрасные стихи. А Постников… Он ведь хуже меня! Ему нужна жена-служанка, которая будет кормить сытными обедами и нарожает кучу детей. И что же предпочла эта дуреха?!

— Счастье. Спокойное тихое счастье. Вы ставите поэзию выше всяких иных идеалов, хотя это очень эгоистично. А для Раисы важнее те самые обеды, дети и прогулки…

— Но ведь и мы бы с ней гуляли! Каждый вечер, при луне.

— Опять вы за свое! Сплю днем, гуляю при луне, рифмую — где б ни оказаться… А она мечтает гулять воскресным утром, в парке у фонтана, и чтобы все прохожие непременно любовались ее статным мужем и нарядными детьми.

— Господи! Да кто станет мечтать о такой… пошлости?!

— Девочка-сиротка, с юных лет живущая в пансионе, уставшая от вечных придирок классных дам… Судя по цвету платья, Раиса учится в Александровском институте благородных девиц. Туда, в отличие от Екатерининского, берут только детей мещан, оставшихся без родителей. И порядки там куда строже. Для любой выпускницы этого заведения, тихая семейная жизнь всегда будет главным идеалом. Но вы этого не поймете… Вы слишком погружены в собственные страдания.

— Да! Да, я страдаю, — по лицу поэта текли слезы, он согнулся в три погибели, пытаясь утереть их рукавом. — В последние дни я только и представлял, как сижу в чайной, а они идут по улице рука об руку и смеются. Мне снятся кошмары: вот я гуляю в городском саду, любимом саду, который прежде казался мне раем, и вдруг встречаю Раису с ее проклятым мужем. Позади неторопливо шествует бонна с двумя детьми, а за ними бежит смешная кривоногая собачка… И все они радуются жизни! В такие минуты моя душа умирает, а райский сад превращается в адские кущи. Я не могу… Не хочу стать невольным свидетелем ее счастья с другим. Я не переживу этого!

— Понимаю. Вот это как раз прекрасно понимаю. Но зачем убивать? Уезжайте в путешествие по Европе. Новые впечатления, новые влюбленности. Или отриньте городскую суету и бегите в деревню, как и хотели.

— Бесполезно, — всхлипнул поэт. — Пока она жива, эти картинки всегда будут всплывать перед глазами. У меня слишком богатое воображение.

Мармеладов пружинистой походкой прошелся по балкону — три шага вперед, три шага назад.

— Воображение, говорите? Тогда представьте, что вы уже задушили Раису.

Поэт глухо вскрикнул и задрожал всем телом.

— С этого мгновения жизнь ваша изменится бесповоротно. Представьте суд со скучающими клерками, которым наплевать на вашу поэзию. Грязный пол вагона, везущего вас в Сибирь. Каторгу, где придется валить лес и обтесывать камни. Вонючий барак, баланду из гнилой капусты, вшей и клопов…

Маслов кусал губы, чтобы не застонать, а сыщик ловко развязал морской узел, освобождая поэта от пут, и притянул его к оконному стеклу.

— Представьте, что эта юная красавица лежит не на кровати, а в гробу. Бездыханное тело опускают в неглубокую могилу, забрасывают липкими комьями земли… Представьте, как черви пробираются через неприметные щели, падают на это прекрасное лицо, заползают в глаза, в ноздри, в уголки этих нежных губ…

— Хватит! П-п-прекратите!!!

— Думаете, эти жуткие картины вымарают из головы солнечную пастораль, которая сейчас вызывает у вас бешенство?! Как бы не так. Пройдет десять, двадцать, тридцать лет после убийства, а вы по-прежнему будете видеть Раису, гуляющую в городскому саду с мужем, детьми и забавной собачкой. Но при этом каждый раз будете казнить себя и повторять: «Боже, что я натворил…»

— Остановите эту пытку! — поэт отшатнулся и зажал уши ладонями, чтобы ничего не слышать — Вы убедили меня. Я не смогу… Не посмею убить ту, которую люблю!

Мармеладов несколько минут наблюдал, как поэт размазывает слезы по щекам.

— Да вы ведь и сейчас врете, — вздохнул сыщик. — Про любовь, про муки и страдания. Это все на поверхности, для примитивной публики. Для тех, кто воспринимает поэзию буквально. Но вы